А еще, было бы неплохо, если бы где-нибудь на трассе, в лютый мороз, остановился бы двигатель. Да не просто остановился, а что называется "стуканул". То есть от масляного голодания его намертво бы заклинило. И чтобы в это время на трассе была ночь. И чтобы никто не проезжал мимо до самого утра. А если бы и проезжал, то не остановился, ну пускай бы просто отвлекшись на переключение каналов радиоприемника, водитель просто не заметил бы дико кричащего и махающего руками замерзающего человека...

... Джип помнил каждый день с момента своего появления на свет. Он помнил стерильной чистоты завод, на котором его собрали, и с конвейера которого он, полный оптимистических планов, вступил на свою трассу жизни. Он не знал тогда, что суждено ему жить не в чистенькой и благополучной Европе, и не в разгильдяйской, но обеспеченной всем необходимым Америке. Даже в страшных снах он не мог представить себе такое место на Земле - Адыгея...

... Это много позже он узнал, что в Адыгее понятие обслуживания машины сводится к простому выкидыванию неисправных частей, блоков, агрегатов, и соединения сваркой и проволокой того, что осталось. О том, что в автомобиле существуют масляные емкости, его хозяева похоже не подозревали вообще. До них не доходили ни намеки в виде мокнущих а потом вдруг высохших редукторов мостов, ни явные крики, которые джип периодически пытался довести до хозяев. Он то выл задним мостом, как подбитый мессершмитт, то моргал на панели всеми красными лампочками. Ничего не помогало...

... Эти горячие горные парни, каждый день с криками на непонятном языке, загружали в джип огромное количество всякого скарба, людей, раза в два больше положенного, и гнали джип в горы. Гнали по тем дорогам, по которым джип умел ездить. Даже более того, по некоторым из этих так называемых дорог, ездить умел только он. Сначало это вселяло в него гордость. Он забывал о проблемах, и потихоньку поскрипывая суставами и сочленениями, вывозил полный салон людей туда, куда они без него никак бы не попали...

... Первые месяцы, джип еще на что-то надеялся. Он надеялся, что может быть они просто забыли о том, что его надо кормить и лечить. Потом он надеялся на то, что кто-то им это подскажет. Потом он просто ждал, когда же его продадут, и он попадет в хорошие руки. А потом он понял, что ничего этого не произойдет. Просто потому, что люди, которые его ежедневно насилуют, не считают его ни своим родственником, ни своим близким, ни даже просто чем-то, с кем нужно считаться. Он понял, что его просто убивают, и как только он остановится, его бросят. Бросят гнить. Может быть где-нибудь во дворе, у коровника, а может и сбросят в пропасть, чтобы не захламлял ценные квадратные метры земли...

... И тогда он начал ненавидеть людей, и решил для себя, что просто так он не сдастся. Сначала он разработал целую стратегию выживания. Когда его пытались гнать по трассе так, что сухие редуктора мостов просто должны были перегреться и разрушиться, он потихоньку ограничивал подачу топлива в форсунки. И скорость падала. Люди в салоне громко кричали что-то о плохом бензине, он уже понемногу их понимал, и снижал скрость еще немного. Если он видел, что его пытаются загнать в каменную ловушку, из которой придется выбираться ломая подвеску, он просто начинал баловаться дифференциалами, и пробуксовывая якобы не мог туда забраться. У людей такое поведение называлось саботажем, а для него это было защитной реакцией, которая могла если не спасти его, то хотя бы пролить жизнь настолько, чтобы он мог отомстить...

... Планы мести он вынашивал все время. То он хотел свернуть в пропасть, внезапно оборвав наконечник рулевой тяги, то разогнавшись на серпантине, выдавить из потрескавшихся тормозных шлангов остатки налитой еще на заводе тормозной жидкости, и - будь что будет. Но каждый раз его что-то останавливало. Или в салоне было очень мало его врагов, а он хотел сделать свою месть максимально эффективной, или ему в последнюю минуту приходила в голову куда более интересная схема мести...

... Продали его совершенно неожиданно. Он даже растерялся. Он не понял как и почему он легко, на пределе своих возможностей позволил увезти себя в другой город. Смена всех жидкостей была для него просто каким-то шоком. А потом новый хозяин начал его восстанавливать. Возвращать на место ампутированные адыгами блоки, смазывать то, что засохло, казалось уже навсегда, и менять то, о чем сам джип уже и забыл. Новая жизнь. Он боялся в это поверить. Ему даже казалось, что его просто, что называется, кормят на убой. Что вот, сейчас отремонтируют, и поедут на какие-нибудь соревнования, где просто убьют, не дав насладиться новой жизнью. В общем не верил он людям. Не верил. Отучили они его доверять...

... Но жизнь налаживалась с каждым днем. Вот и откапиталили уже задыхающийся мотор. Вот прошлись по подвеске и усилили ее где надо, да так, что адыгейские внедорожные подвиги уже такими и не казались, потому что сейчас он стал способен на гораздо большее. И джип поменял свое отношение к людям. Он решил дружить с новым хозяином и отвечать ему добром...

... А еще можно разбортироваться на хорошей скорости, на эстакаде над железной дорогой, да так, чтобы бросило вправо, проломить ограждение и рухнуть прямо перед идущим локомотивом... Хлопнула дверь дома, хозяин вышел, завел, джип проснулся и обрадовался новому дню. Он пока не мог избавиться от этих снов, в которых он каждую ночь придумывал новую схему, как отомстить тем, кто его чуть не убил...